Вятское: магистраль постмодерна

Итак, русское село Вятское. Старинное, почти былинное, пришедшее в упадок в ХХ веке.
Вятское — еще один проект XXI века, который журналисты называют восстановлением села, а правильнее считать, что это радикальная трансформация пришедшей в упадок социальной и культурной среды в духе Постмодерна.
Самотек в истории кончился давно. Даже колхоз – это все ж уже не традиционная община, это проект модерна, пусть и патологический. Что же говорить о концептах нового века! Они меняют жизнь резко и вдруг. Старое затухает, сдается, новое приходит как волевой прорыв в окно небывалых возможностей.

В вятской истории есть нечто общее с хронологически предшествовавшими вятской затее ярославскими проектами в Кацком стане и Мышкине. Мы снова убеждаемся: современный мир – это мир прежде всего личной инициативы, мир личностного креатива. Окостеневшие структуры и малоподвижные иерархии плохо умеют работать на опережение. В лучшем случае они подхватывают и помогают. В худшем – равнодушны или тормозят. В нашем веке всё или многое снова зависит от одного энтузиаста или группы доброхотов. Здесь, в Вятском, как известно, таким человеком прорыва стал ярославец Олег Жаров.

Жаров самотеком и в собственном варианте реализовал то, что мы уже называли однажды личным дауншифтингом, говоря о Темняткине из Мартынова. Человек искал дачу, а изменил себе жизнь. Сочинил мечту. И попробовал ее реализовать.
Не верьте скептикам. Современность гибка и пластична. Ее можно мять, как пластилин. Можно лепить из нее, как из глины. Хотя масштаб реальных свершений зависит, конечно, и от грандиозности проекта, и от размеров креатива, и от многих других факторов.
Проекту Жарова шесть лет. Совсем немного. Всего ничего. Но успел он немало, и даже получил за свой труд Госпремию.
Мышкин как актуальный артефакт рождался в муках. Кацкий стан тоже потребовал довольно много времени, чтоб идея получила убедительную реализацию. В Вятском процессы шли динамичнее, в духе нашей непредсказуемой и стремительной, норовистой эпохи.

С другой стороны, в логике жаровского проекта чувствуется уверенная рука человека, поднаторевшего в экономической теории и в практическом бизнесе, искушенного в его подвохах. У Жарова мы не найдем тех смысловых завихрений, какие бывали и у мышкинского Гречухина, и у Темняткина. Он не философ, озабоченный судьбами русской провинции, и не мечтатель- сепаратист. Это человек живого дела, крепкой хватки, хороших и надежных знаний, человек зрелого, притом практического ума.
Типичный, в общем-то, ярославец.

Характерно, что главный из жаровских музеев в Вятском – это «Музей русской предприимчивости»: собрание орудий мужского и женского труда, утвари. Патефоны, музыкальные шкатулки, арифмометры, чудеса рукомесла вроде стиральной машины с корпусом из дубовой кадушки.
Впрочем, есть в Жарове что-то  все же особенное, нетипичное. Наверное, все ж поэтический наклон души. У него и у его жены, Ларисы. Искали они дом, но непростой. Не стандартный, комфортный новодел, каких немало в ближних окрестностях Ярославля. И купили такой в Вятском — за лепнину и за львов на фасаде. (Сейчас домик выглядит чудесно.) Осмотрелись. И поняли, что попали в место далеко не банальное. «Очаровало нас это село».

Все-таки нужно быть каким-то совсем особенным человеком, чтоб войти во вкус и заниматься историей села, собиранием антикварных вещей, восстановлением усадеб и лавок. Чтобы находить вкус в общении с селянами и помогать им жить, дать им надежду.
Концепт Жарова – это проект музейной реконструкции русского торгового села, вокруг которого роятся разнообразные смыслы: религиозные, бытовые, литературные… Кому-то интересны огурцы, кому-то  старообрядцы, а кто-то  без ума от местных окоемов. Такова конструкция, далеко оторвавшаяся от типичных, среднестатистических процессов в русской деревне и заново оформившая местную традицию.

Новое Вятское — это материализовавшийся русский лад, рукотворная неоконсервативная ретро-утопия, которая, однако, не отрывается совсем уж от почвы реальности, а пытается с ней дружить.
Дружба эта важна для туристов. Но помогает она и местному люду — тем, кто когда-то  уходил в отход (а иные и сейчас служат в Москве в непочтенной роли охранников), потом, в ХХ веке, ушел кто в расход (войны, террор), кто в исход, а сегодня иногда остается здесь.
Я читал, что Жаровы, открыв семь музеев с разнообразной инфраструктурой, создали 70 рабочих мест. Ну а вокруг этих семидесяти, наверное, еще столько же, не меньше чад и домочадцев…

И все ж, наверное, это жутко трудная задача: терпеливо находить общий язык с людьми, которые в массе своей притормозили где-то  в советской архаике, зачастую потеряли мотивацию на новую жизнь. Если Жаров, будучи к тому ж неместным, пришлым человеком, такой язык находит, ему можно, пожалуй, пропеть экспромтом дифирамб…
Когда читаешь про Вятское, смотришь на фото, невольно думаешь о том, что слишком часто русской земле не хватает хозяина. Не вообще (в Кремле), а в частности: здесь и теперь. Отбито у нас это чувство, это умение и желание наводить вокруг себя порядок. И остается верить в тех активных одиночек, которые умеют побеждать рок обстоятельств, инерцию и вялость окружения — и привносить в окрестную жизнь какой-никакой орднунг! Да, иной раз – ценой довольно интенсивного внедрения в культурный ландшафт (впрочем, деградирующий на глазах). А если к тому же такой человек понимает, что менять мир сегодня нужно не приказом и запретом, а личным примером и строительством ответственной общинности…

В журналистских заметках есть примеры того, как работал новый социальный алгоритм на улицах и в душах:
«Даже алкаши больше не лежат в Вятском на центральной улице. „У каждого нашего сотрудника тут полно родственников,- объясняет Жаров.- Если кто-то  из них напивался, то обязательно выбегал из музея или гостиницы наш человек и хватал безобразника под рученьки: «Что ты меня позоришь! Как не стыдно!“ Так потихоньку приучили к порядку даже пьяниц“.»
«И на улицах уже не мусорят. „В первый год по Вятскому пройти было невозможно — кругом валялись бутылки, банки, склянки,- говорит Олег Жаров.- Никто ничего не убирал, все выбрасывали прямо на обочину или в кусты“. Сейчас Жаров, ярославская компания которого как раз занимается утилизацией отходов, купил два огромных финских контейнера, всюду расставил урны с большими желтыми табличками «Благодарим жителей и гостей села за соблюдение чистоты!». Он и сам не гнушается поднять оброненную кем-то  бумажку. Местные сначала дивились: «В костюме, а мусор подбирает! Вот дикий!“ Но со временем к порядку приучились все.»
Вятское уже не «грязное», как писал о нем Некрасов, и уже (еще) не «торговое» село.

Как и в городе Мышкине, находятся в Вятском ворчуны. Им кажется, что «село на продажу», село для туристов — потеряло обаяние естественности, пусть даже с явными чертами развала и запустенья. «Они туристов сюда водят и говорят, что это и есть Россия. Какое вранье! Россия была здесь до их приезда. А теперь они тут понаставили новоделов и гордятся этой безвкусицей. За что им Государственную премию дали? За дурной вкус, асфальтированные дорожки и пластиковые окна?»
Ага, вот она, исконно-посконная Россия: четыре развалюхи и лужа между ними плюс немая колокольня, замыкающая мертвеющий горизонт. Мы так жили и не мешайте нам месить эту грязь!.. А ведь тоже логика.

Как и в Мышкине, таковым отвечают: как бы вы вообще жили и жили ли бы вообще в Вятском, не случись тут Жаров? Много ж окрест селений, тихо угасающих, с заколоченными окнами, с руинами древних храмов. Именно туризм — эта глобальная индустрия развлекательно-образовательного дауншифтинга — позволяет в современном мире внести в жизнь вчерашних захолустий элементы новой, постиндустриальной цивилизации, черты общества потребления, которое, конечно, не всегда способствует высокой духовности, но всегда дает возможность выбирать. (Впрочем, и в больших городах нашей области, предназначенной для туризма, местным жителям еще как-то  плохо объясняют, в чем состоит практическая целесообразность: не злиться нужно им на праздный понаехавший люд, а становиться при случае и по ситуации актерами того нового театра, который возникает вокруг – живописно-обходительными аборигенами…)

В Вятское приезжают 120 тысяч туристов в год! Это цифра. Или 80 тысяч. Это тоже немало.
Любопытно и важно, что Жаровы пошли еще дальше в трансформации полуразложившейся социальной среды. Они восстановили на продажу более 30 зданий в Вятском — а это значит, что приезжают сюда и другие успешные люди, меняя социальный климат. Вблизи запланировано строительство коттеджного поселка. Жаров говорит: «Через несколько лет село должно стать российским аналогом Баден-Бадена, Карловых Вар. Наше Вятское не хуже маленьких городков за границей».

Возможно, есть туристское будущее и у другого проекта Жарова – Некрасовского волжского левобережья.
Формируется и новый местный культурный актив, далеко не тривиальный: замечательный художник Николай Мухин, великий аниматор Александр Петров, директор историко-культурного комплекса «Вятское» Елена Анкудинова…
О Мухине, наверное, нужно сказать отдельно. Он расписал фронтон часовни и купель, а еще – что также важно – по максимуму пропиарил проект Жарова в Москве, как член президиума Совета по культуре и искусству при президенте. Иногда и такая, казалось бы эфемерная, должность может пригодится.
Да и вообще, Жаров знает что говорит: «Богатый человек хочет, чтобы вокруг было красиво. Приходишь и говоришь: ребята, храм надо восстанавливать. Одному просто неудобно отказаться, а другому и лестно поучаствовать…»
Так меняется мир, теряя патриархальное, рутинно-архаичное начало. Что ж, будем к этому привыкать.

И знаете, все же есть нечто такое, что связывает Жарова с самой доподлинной вятской исторической традицией! Давние здешние крестьяне – отходники, торговцы, ремесленники, старообрядцы – были людьми свободолюбивыми. Они и пили-то часто потому, что русскому человеку, лишенному свободы, нельзя не пить. И не зря ж в центре села стоял памятник Александру II, императору-реформатору, упразднившему русское рабство, отменившему позорную крепостную кабалу, строителю новой России, основанной на законе. После 1917 года Александра скинули, а на его место водрузили Карла Маркса, который никаким краем не был близок вятским крестьянам. Жаров вернул царя-освободителя на его место, решением сельского схода. Не для проформы, а как громкий смысловой акцент.

Скорей всего прав Жаров: в XXI веке государство уже ничего не наладит! «Оно показало свою несостоятельность. Государственная форма управления — это вчерашний день. Я верю в людей, в самоорганизацию. Моя надежда на изменение России — прежде всего в предпринимательстве».
Знаете, наступают времена, когда нужны будут люди, которые не исподличались и не потеряли надежды, что Россия изменится к лучшему. Они на пороге. Встречайте.

Обсуждение